«Русский вопрос», в его наиболее полном смысле (включая вопросы русского языка, миграции, правого положения русского населения и проч.) никогда не уходил из поля общественной дискуссии в Казахстане. Бывали времена, когда он уходил на периферию этого поля, или же его туда пытались выдавить, но, так или иначе, все 23 года существования Казахстана он никогда полностью не исчезал с «повестки дня».
В последнее время в связи с рядом событий, основными из которых, конечно, являются внутриполитический кризис и гражданская война на Украине, обсуждение «русского вопроса» в Казахстане вновь актуализировалось, обнаружив потребность в приведении данного дискурса в соответствие с текущими внутри- и внешнеполитическими реалиями. Тем не менее, нынешнее состояние обсуждения данного вопроса никак нельзя назвать удовлетворительным, поскольку само русское население (по сути и являющееся предметом обсуждения) в большинстве своём оказалось отстранённым от дискуссии, а сам вопрос без «русского взгляда» на него оказался отдан на откуп тем, кто, так или иначе, не заинтересован в его разрешении, и тем, кто просто-напросто оказался некомпетентен и не осведомлён в подробностях социально-правового положения русского населения и русского языка в Казахстане. Подобно Портосу из «Трёх мушкетёров», заявлявшему «Я дерусь… просто потому что я дерусь» русское население Казахстана, согласно мнению данных «экспертов» (всевозможных специалистов, аналитиков, политологов, социологов и просто журналистов), уезжает из страны… просто потому что уезжает, практически не представлено в органах власти - просто потому что не хочет туда идти, не знает казахского языка – просто потому что не учит… Ну, и, конечно, не имеет никаких проблем с соблюдением своих прав и свобод.
Я, разумеется, утрирую, но лишь слегка, поскольку в плане обсуждения «русского вопроса» у многих из подобных «экспертов» аргументация не сильно отличается от вышеприведённой. Отчасти так получается, потому что подавляющая часть из тех, чьи комментарии на эту тему появляются в публичном поле, так или иначе аффилированы с казахстанскими властными структурами и поэтому ограничены в своём мнении официальной позицией, заключающейся в том, что Казахстан является образцом в плане построения общества межнационального согласия. Отчасти виной тому, как уже говорилось, некомпетентность комментаторов, или, в некоторых случаях явная ангажированность и предвзятость (в основном, характерные для представителей национал-патриотических или либеральных оппозиционных кругов). В то же время отсутствие более или менее чётко выраженной позиции большинства самого русского населения в обсуждении вопроса, касающегося его напрямую, не даёт возможности для создания полноценного общественного диалога, необходимого для ликвидации или, по крайней мере, нейтрализации имеющихся и потенциальных «болевых точек» межэтнических отношений в казахстанском обществе (в том числе, путём корректировки национальной и языковой политики самого казахстанского государства).
При обсуждении языкового вопроса в Казахстане, практически каждый (кто-то намеренно и сознательно, а кто-то невольно) попадает в ловушку официальной терминологии, закреплённой в Конституции РК и законе о языках.
Согласно закону о языках казахский язык имеет статус государственного, а русский – является официально употребляемым в государственных организациях и органах местного самоуправления наравне с казахским. Также, согласно закону о языках государство освобождается от конституционной ответственности за овладение гражданами государственного языка, - эта ответственность перекладывается на самих граждан, для которых овладение казахским языком, согласно закону о языках, является долгом. Этот пункт, (даже не касаясь прочих нестыковок и противоречий (в том числе и терминологических) в самом законе, а также отсутствие у русского языка статуса государственного, позволяют некоторым переводить общественную дискуссию либо в формальную плоскость (аргументируя это тем, что закон есть закон, и его надо исполнять, нравится это кому-то или нет) либо же в популистско-патриотическую, используя в качестве основного аргумента слова «государственный» и «долг». Подобные манипуляционные софизмы, разумеется, не приводят к какому-либо консенсусу, поскольку суть диалога, выстраиваемого с их помощью, характеризуются крылатым выражением Владимира Ильича Ленина: «Формально правильно, а по существу издевательство».
Ключевой «болевой точкой» в языковом вопросе является противоречие между законодательными статусами двух языков (русского и казахского) и их реальным функционалом и ролью в стране. Говоря проще, русский язык, юридически и на уровне общественного сознания не являясь государственным по статусу, по сути исполняет его функции, обеспечивая жизнедеятельность государства во всех ключевых сферах: бюрократической, производственной, коммерческой, научно-технической, медицинской, дипломатической и т.д. В то же время казахский язык, являясь государственным, в реальности за прошедшие 23 года, не смог стать таковым, даже несмотря на радикальные изменения в этническом составе населения Казахстана, где сейчас примерно две трети составляет титульный этнос – казахи. Функционал казахского языка по-прежнему является весьма ограниченным, сводясь, по большей части, к роли бытового коммуникатора в регионах с доминирующим процентом казахского населения.
Причём, нынешнее противоречивое положение казахского языка обусловлено рядом причин, которые лежат сразу в нескольких плоскостях: лингвистической, культурной, социально-общественной и политической.
Лингвистическая и культурные плоскости связаны между собой: казахский язык обеспечивал функционирование социальных институтов с родоплеменным видом отношений и отгонным скотоводством в качестве основного вида деятельности. С наступлением XX века, распадом Российской империи и созданием СССР у казахов и других народов, его населявших. произошёл очень резкий (по историческим меркам – практически моментальный) переход к индустриальной экономике, соответственно создав необходимость в «подтягивании» и языков этих народов до соответствующего цивилизационного уровня, что можно было сделать только путём наработки культурных пластов – создания современной литературы у этих народов и её последующей интеграции в общесоветскую культуру. Были созданы условия для поддержки и развития писателей и литераторов, процесс был запущен, однако распад СССР прервал его. И с обретением долгожданной (или нежданной – нужное подчеркнуть) независимости все эти народы оказались уже в условиях постиндустриального мира, в то время как не был завершён их переход к социокультурному уровню предыдущего – индустриального этапа. Если говорить конкретно о казахском языке, то следует констатировать, что, к сожалению, за период независимости не появилось ни одного автора или литературного произведения ставшего событием за пределами страны, что свидетельствует о том, что процесс наработки казахского культурного пласта для интеграции в современную мировую культуру является весьма вялотекущим. В результате, на текущий момент казахский язык, который ещё не завершил полного перехода к индустриальной фазе, не может обеспечить полноценное функционирование страны в современном постиндустриальном мире.
И тут мы подходим к социально-общественной плоскости. При доминирующем положении русского языка в ключевых сферах общественно-политической жизни страны и официальном позиционировании государственного казахского языка, как «важнейшего фактора консолидации народа Казахстана» в общественном сознании возникает противоречие, которое не устраняется, а то и усугубляется официальной пропагандой, не поддерживающей взгляд на русский язык как автохтонный и родной не только для русского населения Казахстана, но и для остальных этносов республики, включая титульный. При этом, русскоязычие части населения Казахстана в рамках общественного дискурса, заданного госпропагандой, принимается per se, но должно быть со временем согласно официальной стратегии заменено казахоязычием (при декларируемом сохранении знания русского языка). Это противоречие позволяет внедрить в не владеющих казахским языком чувство вины и неполноценности: для неказахов в качестве аргумента используется «гражданский патриотизм» («долг каждого – знать язык своей страны»), для самих же казахов к этому добавляется ещё и этнический фактор («долг каждого казаха – знать свой родной язык»). Ситуация усугубляется тем, что за годы независимости так и не было создано, апробировано и внедрено в общеобразовательную систему ни одной эффективной методики преподавания казахского языка. Это довольно удивительный факт, - как лингвист, за годы своей учёбы автор этих строк, помимо русского и казахского, изучал английский, французский, немецкий и латынь, и, исходя из личного опыта могу сказать, что даже методика преподавания мёртвого языка – латыни в соотношении «время, затраченное на изучение/результативность» превосходит современные методики преподавания казахского языка, - как в школах, так и в институтах.
В результате, при имеющемся отчуждении русского языка в общественном сознании, восприятия русскоязычия в качестве уходящей реалии, формировании подсознательного комплекса вины у не владеющих казахским языком при отсутствии эффективных методик овладения им миллионы русскоязычных граждан Казахстана фактически переводятся в разряд «второсортных», что влечёт за собой целый ряд негативных последствий в сферах межнациональных отношений, демографии и экономики, а также общественно-политической жизни страны, что как раз затрагивает следующую плоскость – политическую.
Здесь «языковой вопрос» пересекается с «национальным вопросом», поскольку в этой плоскости казахский язык стал удобным инструментом для выстраивания кланово-этнократической политической системы, выступив в качестве официального предлога для постепенной зачистки государственного аппарата от представителей нетитульных этносов. Этому способствует и то, что закон о языках сплошь и рядом противоречит основному закону страны – Конституции (например, согласно государственной программе развития языков делопроизводство в республике должно поэтапно переводиться на казахский язык, а не на оба, как следует из Конституции). Таким образом, постепенно сужая сферу применения русского языка, при недостатке условий для реального расширения сферы применения казахского, государство создаёт языковую политику, которая становится не объединяющим, а разделяющим население фактором, что выгодно для властных элит и позволяет им манипулировать общественным мнением, поочередно используя то «интернациональную», то национал-патриотическую риторики, но деструктивно для самого казахстанского социума.
Георгий Мамедов в своём материале «Русский язык в Кыргызстане: дискурс и нарративы» замечает: «Конфликт же между реальным русскоязычием и навязываемым общественным мнением «твой родной язык кыргызский», даже если человек знает на нем не более десятка слов, имеет клиническую природу и может быть охарактеризован как коллективный невроз». В данной характеристике достаточно заменить «кыргызский» на «казахский», и мы получим точное описание того, что происходит в казахстанском обществе. Политика провоцирования подобного «коллективного невроза» может казаться властным элитам Казахстана удобной и адекватной, однако, печальный опыт украинских событий наглядно показывает её пагубность и недальновидность, свидетельствуя о том, что «коллективный невроз» при превышении допустимого порога неблагоприятных факторов (социальных, политических, экономических) превращается в «коллективный психоз».
Любопытно то, что с началом гражданской войны на Украине в казахстанских СМИ, а также комментариях экспертов и аналитиков стало активно обсуждаться предположение (прогноз) о том, что следующим после Украины аналогичный дестабилизирующий сценарий будет реализован в Казахстане. Со стороны данное предположение кажется несколько странным, и вызывает естественный вопрос «Почему именно Казахстан?». Почему, например, не Белоруссия? Ведь Белоруссия (по сравнению с Казахстаном) имеет с Украиной гораздо больше общего в этническом, языковом и культурном планах, кроме того, она напрямую граничит с ней, находясь в непосредственной близости от имеющегося очага нестабильности. Однако, в белорусских СМИ, в отличие от казахстанских, мы не обнаруживаем активной дискуссии о возможной грядущей дестабилизации. Ни этническая, ни культурная, ни языковая или даже элементарная географическая близость с Украиной не являются в белорусском общественном сознании достаточным поводом для возникновения опасений о возможном повторении украинских событий. В таком случае, наличие каких общих факторов позволяет проводить параллели между Украиной и Казахстаном?
Отталкиваясь от взаимных претензий, озвученных в публичном поле обеими сторонами внутриукраинского конфликта, можно назвать два аспекта, которые так или иначе коррелируют с казахстанскими реалиями – это национальная и языковая политика обоих государств. Политика всеобщей «украинизации», которая проводилась все годы независимости на Украине, перекликается с политикой «казахизации», отличаясь лишь степенью интенсивности реализации. Однако, парадоксально, - в значительной части материалов, статей и комментариев политологов и экспертов внутри Казахстана явственно прослеживается мысль о том, что отнюдь не ассимиляционная и дискриминационная по отношению к русскому и русскоязычному населению политика казахских элит является одной из «болевых точек» внутренней стабильности, а наличие ещё достаточно большого количества этнических русских в северных регионах и потенциальная «российская угроза» аннексии этих земель. И ряд косвенных признаков даёт основания полагать, что подобное понимание «угрозы суверенитету» присутствует и у казахстанской власти. Например, в уголовный кодекс РК были внесены изменения, ужесточающие наказание за призывы к «незаконному, неконституционному изменению территориальной целостности Республики Казахстан», в демографическую политику были внесены изменения, стимулирующие переселение в северные, центральные, западные и восточные регионы жителей южных областей и оралманов (которым с 2015 года упростят получение гражданства - без необходимости предварительного проживания в стране четыре года по виду на жительство), что официально объясняется причинами демографического и экономического характера, но может быть расценено и как стремление изменить этнический ландшафт этих регионов (что подтверждается в отдельных публикациях и комментариях экспертов на эту тему). Весьма показателен был инцидент в Петропавловске, где на девятое мая этого года неизвестные, представляясь членами какой-то «общественной организации», отбирали у прохожих георгиевские ленточки, взамен раздавая красно-чёрно-синие «казахстанские ленты». Предшествовала же этому кампания в соцсетях и казахском сегменте интернета, организаторы которой призывали запретить в Казахстане георгиевскую ленту как «символ сепаратизма». Все перечисленные события объединяет в один ряд то, что произошли они либо практически одновременно с вхождением Крыма в состав России и началом гражданской войны на Донбассе, либо в скором времени после этого.
К ещё одной параллели между Казахстаном и Украиной можно отнести и довольно широко развернувшуюся дискуссию в казахстанской прессе и интернет-пространстве (куда включились и казахстанские официальные лица) об угрозе информационной безопасности Казахстана со стороны российских СМИ. В качестве же методов ликвидации этой угрозы предлагаются неоригинальные, но вполне однозначные меры – от ограничения до полного запрета российских медиа-ресурсов на территории Казахстана. Основной фокус, разумеется приходится на телевидение, которое для большинства населения до сих пор остаётся основным источником получения информации.
При этом, стоит заметить, что в официальной сетке телевещания есть только один телеканал с доминирующей долей (около 60 процентов) российского контента – это Первый канал Евразия. При этом, назвать этот телеканал российским вряд ли получится, - 80 процентов доли ТОО «Евразия+ОРТ», являющегося собственником телеканала, принадлежит АО РТРК «Казахстан», а российский контент представлен только развлекательными передачами, и его доля постепенно сокращается (по закону к 2015 году доля собственного контента у всех казахстанских телеканалов должна будет составлять не менее 50 процентов).
Но пять-десять (в зависимости от региона) телеканалов, которые можно поймать на стандартную домашнюю телевизионную антенну, не удовлетворяют спрос большинства населения Казахстана, которое обращается к услугам спутникового и кабельного телевидения, где, как раз, основную часть телевизионного пакета составляют российские телеканалы. И именно этот медиа-сегмент и предлагают запретить или ограничить некоторые сторонники «информационной безопасности» Казахстана. В качестве образца борьбы с российскими СМИ приводится, естественно, Украина, закрывшая на своей территории доступ к российским телеканалам, отбирающая лицензии у печатных СМИ, в которых присутствует слово «Россия» или «русский», и активно зачищающая интернет-пространство от «пророссийских» сайтов. При этом, иные аспекты «успешного» украинского опыта – сомнительная легитимность текущего правительства, пришедшего к власти в результате государственного переворота, гражданская война, гуманитарная катастрофа в ряде регионов, грозящая распространиться на территорию всей страны (в случае, если до начала зимы газовый вопрос не будет решён), около миллиона беженцев на территории соседнего государства, - всё это мало смущает «запретителей», также не поясняющих, как подобные предложения согласуются со статьёй 20 Конституции РК, гарантирующей каждому «право свободно получать и распространять информацию любым, не запрещенным законом способом».
Отличие Казахстана от Украины заключается в том, что, если на Украине сходные с казахстанскими факторы внутриполитической ситуации, в принципе, укладываются в специфику внешнеполитического и экономического курса нынешнего украинского руководства, то в Казахстане эти факторы вступают в противоречие с интеграционными процессами в рамках Евразийского союза и сотрудничеством с Москвой (особенно в свете ратифицированного недавно президентом Назарбаевым Договора о дружбе и сотрудничестве между Россией и Казахстаном), которые в официальной риторике подаются как одни из приоритетных экономических и политических векторов.
И в этом контексте возникает противоречие: с одной стороны на высшем межгосударственном уровне обсуждается создание единого евразийского информационного пространства, Нурсултан Назарбаев предлагает создать телеканал «Евразия-24» и использовать телекомпанию «Мир» для освещения положительных аспектов сотрудничества между Россией и Казахстаном; с другой стороны искусственно актуализируется тема «опасности» российских СМИ, их доминирования и даже простого присутствия в казахстанском медиа-поле.
Опасность в данном случае заключается в том что, риторика против российских СМИ и «кремлёвской пропаганды», получив развитие, в результате перерастает в антироссийскую риторику в общем контексте, а антироссийская риторика, вброшенная в область сколь-нибудь широкого общественного обсуждения, как показывает история, неизбежно перерастает в антирусскую риторику, суть которой (в контексте нынешних событий), как уже сейчас можно понять по отдельным комментариям, будет заключаться в том, что русское население Казахстана (и без того на протяжении всего периода независимости обвинявшееся казахскими националистами в недостаточном патриотизме и лояльности) будет объявлено «пятой колонной», лелеющей сепаратистские настроения и готовой по сигналу из Москвы выйти на улицы с триколорами, встречая «вежливых людей», прибывших аннексировать «исконно казахскую землю».
Появление и умножение подобного рода высказываний в публичной плоскости безусловно отрицательно скажется на национальном самочувствии русского населения Казахстана и приведёт к усилению не мифических «сепаратистских», а вполне реальных миграционных настроений.
Причём, стоит заметить, что на данный момент рост темпа миграции среди русских Казахстана сдерживает ряд факторов, среди которых, однако, наиболее весомым для большинства из тех, кто задумывается о переезде, является отсутствие возможности ускоренного получения российского гражданства (такая возможность предоставляется только в рамках программы переселения соотечественников, реальное применение вступившего в силу закона о ускоренной выдаче гражданства носителям русского языка пока также под вопросом), что затрудняет поиск работы и обустройство в России.
Однако, с углублением процесса евразийской интеграции, формированием единого рынка труда и вступлением в силу договора о мобильности пенсионных накоплений этот фактор потеряет свою актуальность: любой казахстанец сможет переехать в Россию и работать там, спокойно дожидаясь, пока пройдут пять лет, после которых он сможет подать заявление на получение гражданства РФ. И при появлении признаков русофобских настроений и усилении ментального дискомфорта можно быть уверенным в том, что многие казахстанские русские, подверженные «чемоданным» настроениям, решатся в итоге «проголосовать ногами».
А учитывая то, что большинство русского населения Казахстана проживает в городах и имеет высшее или среднепрофессиональное образование, можно представить какие последствия это будет иметь для и без того имеющего проблему оттока квалифицированных специалистов Казахстана, - особенно в свете озвученного Нурсултаном Назарбаевым Плана инфраструктурного развития и программы «Светлый путь», совпадающих со второй пятилеткой государственной программы форсированного индустриально-инновационного развития.
Игнорирование подобных тревожных тенденций вряд ли будет дальновидным шагом для казахстанских властей, провозгласивших краеугольным камнем своей политики сохранение стабильности: внутриполитической, экономической и межнациональной. Столь же недальновидным будет и продолжение игнорирования «русского вопроса» в Казахстане, в целом. Пример Украины наглядно показывает, что принцип «где тонко, там и рвётся» вполне применим и к общественно-политическим процессам, и очевидно, что, в условиях нарастающей геополитической нестабильности и рецессии в мировой экономике, напряжение, в том числе и на «тонкие места», будет только нарастать. Также очевидно, что меры по регулировке национальной и языковой политики в виде регулярных и привычных призывов со стороны главы Казахстана к сохранению межнационального согласия и недопущению перегибов являются, по сути, декоративными и не оказывают влияния на общие тенденции в этом вопросе. Этому способствуют и, (как уже было сказано мной в первой части материала) противоречия и нестыковки в Законе о языках, а, в общем и целом, - сам неопределённый «официальный» статус русского языка в Конституции страны, позволяющий заинтересованной части элиты и бюрократического аппарата постепенно сужать сферу его применения, а зачастую и полностью игнорировать. И единственной эффективной мерой, которая позволит если и не закрыть «русский вопрос», то максимально приблизиться к этому, будет лишь изменение конституционного статуса русского языка и, либо возвращение ему прежнего статуса языка межнационального общения, либо придание наравне с казахским статуса государственного.
Сложно сказать, решатся ли на подобную меру казахстанские власти, но одно ясно совершенно точно: с нового года начнётся активная подготовка к президентским выборам (хотя уже сейчас выдвигаются предположения о том, что выборы вновь будут досрочными), и вне зависимости от того, будет ли действующий глава государства выдвигаться ещё на один срок или представит на выборах своего преемника, ему необходимо будет предъявить народу Казахстана чёткую программу внутри- и внешнеполитического курса, дающую ясные очертания того будущего, которое ждёт казахстанцев в ближайшие годы. И думается, что большей части русского и русскоязычного населения Казахстана для поддержания градуса доверия к власти потребуются более осязаемые, чем декларативные призывы к стабильности и согласию, гарантии сохранения их языковых и этнических прав.
